Читаем без скачивания Легенда о Пустошке - Алексей Доброхотов

– Здравствуйте, приехали, – возмущенно воткнула бывшая доярка руки в боки, – Это еще что такое?

– Женщина, женщина, женщина, – радостно подпрыгнул на месте гость и решительно ринулся знакомиться с хозяйкой дома.

– Ох, ох, ох…, – только и успела сказать ошеломленная бурным натиском женщина в знак несогласия с такими подходами. Но кто ее слушал? Моментально опрокинутая на спину и прижатая к полу нечеловеческой силой, она сильно не сопротивлялась покоренная таким диким желанием.

– Кушать, кушать, кушать, – удовлетворенно взвизгнул беспардонный насильник, опорожнив вместилище страсти, и загромыхал в кладовой жестяными банками.

– Мужчина, – томно произнесла поверженная жертва, – Принесите и мне сухарик.

Но кавалер не проявил излишней галантности. Быстро пожрав все, до чего только успел дотянуться, он высунул из кладовой остренький носик и словно мышонок принюхался.

Анастасия Павловна проявила нетерпение и кашлянула.

– Женщина, женщина, женщина, – довольно залепетал чревоугодник и моментально настиг изнывающую в безделье даму, практически на том же месте, на каком недавно оставил.

– Кто вы, страстный незнакомец, – поинтересовалась утомленная пенсионерка, когда все что от него зависело, свершилось, – Вы удивительно напоминаете Афанасия. Но вы такой темпераментный. Такой нетерпеливый. Я вас боюсь.

Она не дождалась вразумительного ответа. Сбросив излишек обременяющей энергии, субъект, страшно похожий на Афанасия, тут же совершил третий опустошительный набег на продовольственные запасы хозяйки дома.

Зрелище перевернутой посуды и опрокинутых емкостей, разбросанных по полу порожних мешочков и пакетиков, некогда хранивших неприкосновенные запасы еды, вывороченной с полок посуды, рассыпанной соли ввели бывшую доярку в состояние близкое к шоку. А после того как и в третий раз она не смогла отстоять свою честь в единоборстве с ненасытным существом теперь совершенно отчетливо принявшим облик Афанасия, Анастасия Павловна поняла, что дело тут явно не чисто. Собрав воедино остатки воли и физических сил, она поднялась с пола и решительно завила, что больше терпеть в своем доме подобного безобразия не намерена, и просит ненасытного наглого мужика немедленно убираться вон и пожирать собственные припасы. Однако, и в четвертый раз была стремительно опрокинута на спину и полностью обессилена.

Такого бешенного марафона Анастасия Павловна не знала со времен сочинского курорта. Но в те далекие годы она имела гораздо лучшую форму, имела несомненные преимущества молодости, избыток сил и энтузиазма. Горы могла свернуть. В ней кипела истинная страсть, всепоглощающая, разорительная. К тому же она находилась не в деревне, и многое могла себе позволить. Солнце, море, трехразовое питание, упоение полной свободой и непреодолимое стремление забыться от привычных пут колхозной, грязной повседневности толкнули ее в объятия запретных желаний. И тогда она позволила себе кое-что… Но это навсегда осталось в прошлом, почти забылось, затерлось в памяти серой неустроенностью жизни. И вдруг сейчас, как когда-то, обрушился на нее новый поток ошеломительной страсти. Она ощутила себя женщиной, желанной, свободной… Правда в ней столкнулись сразу два равновеликих устремления – спасти остатки припасов от неминуемого уничтожения и удержать возле себя нежданно обретенного мужика. Одно явно исключало другое. Чем-то необходимо пожертвовать. Но чем?

Терзаемая противоречиями, Тоська оглядела окончательно разгромленную кухню и поняла, что противоречие разрешилось само собой. Ничего съедобного в доме больше не осталось. Даже сухие макароны и те уже перемолоты неутомимыми челюстями ненасытного любовника.

«Ну, и пусть. Плевать, что это чужой мужик, – подумала она, перебираясь через образовавшиеся завалы на кровать, – Зато он меня любит. По-настоящему. Не то, что Верку. Пускай рвет на себе волосенки. Сама виновата. Я ему больше нравлюсь. У нас будет новая жизнь. Не отдам Верке. Он мой. Только мой. Милый».

– Афоня, – позвала она его, скинув с себя жалкие остатки одежды, – Иди ко мне.

Но возлюбленный, явно сконфуженный отсутствием чего-нибудь съедобного, любовный призыв не воспринял. Ему явно хотелось как следует подкрепиться. Снова обшарив всю кладовую и кухню сверху донизу, он с недоумением обозрел разоренное место, жалобно пискнул, затем на виду хозяйки спустил штаны, присел и незамедлительно сотворил прямо на пол то, что обычно выходит из чрезмерно набитого чрева.

– Ах ты, гад! – воскликнула потрясенная Тоська, когда с высоты своего ложа узрела учиненное безобразие, – С ума сошел! У себя в доме гадь! У меня не смей! Сволочь! – и даже вскочила на ноги, но тут обнаружила, что совершенно голая, и прикрылась лоскутным одеялом.

– Кушать, кушать, кушать, – жалобно захныкал старичок, вновь оглядел собственноручно учиненный разгром, тяжко вздохнул и через распахнутую настежь дверь выскочил на улицу прочь.

* * *

Когда Анастасия Павловна привела в относительный порядок свое оскверненное жилище, деда Афанасия она почти ненавидела. Мало того, что он самым подлым образом не оправдал естественных ожиданий, произвел разорительное нашествие на скромные продовольственные припасы одинокой женщины, так еще и нагадил, чем окончательно убедил ее в полной бесполезности так называемого сильного пола. Стоило так долго жить на свете и совершить так много безуспешных попыток обзавестись подобным, чтобы понять, что ничего хорошего мужики ожидать не приходится. Они есть полная и безусловная ошибка природы. Первый и неудачный эксперимент. Обезьяний выродок. За что бы они ни брались, чтобы ни делали, обязательство оставят после себя только грязь и разрушение. Эгоистичные, жестокие, прожорливые, тупые и бездушные твари. Упавшие с дерева животные, уродливые и волосатые. Только и делают, что бесполезно бродят среди людей, вечно голодные и злые, вползают в дома, обольщают и предают. Лучше без них, чем с ними. Все равно толком ничего сделать не могут.

Сколько лет пытались бедные бабы сотворить с этими тварями свое простое женское счастье. Сколько сил положили на поиск достойного и способного хотя бы уважительно относиться к скромным женским запросам. Все напрасно. Ни у кого не получилось. Во всяком случае, Тоське о таком чуде не известно. Красиво в одном кино складывается, а это, как известно, сплошная фантазия автора. Не стоит очаровываться сказками. Все равно действительность проявит свою правду и мокнет лицом в грязь. Нет на Свете прекрасного принца. Нет вечной любви. Есть только одиночество и боль в самом сердце от слежавшейся в кровь нерастраченной нежности.

Посмотрела Анастасия Павловна на свое полное разочарования отражение в зеркале и вся накопленная за жизнь обида на мужскую половину человечества нашла окончательное завершение в одной короткой, брошенной словно выстрел, фразе: «все мужики – сволочи».

Однако, поразмыслив немного, бывшая доярка решила, что видимо, во всем, скорее всего, виновата Верка. Анастасия Павловна помнила, с какой кислой рожей прижимистая самогонщица отдавала зажуленные хрустальные вазы. И куры Надюхины явно покою ей не давали. Видимо задумала окончательно свести Тоську со свету и все обратно прихапать. Иначе с чего ей подсылать мужа? Спектакль целый устраивать? Разгром учинять? Чертов дед беспорядок сотворил такой, что хоть из дома беги. Пожрал, паразит, на халяву, попользовался беззащитной женщиной и сбежал. Сумасшедшим прикинулся. Никогда за Афанасием ничего подобного не наблюдалось. С чего это ему дурака из себя строить? Или не знает он, где в приличном доме гадить положено? Нарочно на виду сотворил пакость. Значит – подосланный. Специально. На разорение.

Придя к такому удручающему выводу, Тоська сильно разволновалась. Никогда в жизни никто не смел глумиться над ней столь отвратительным образом, над ее чувствами, над самой природой. Это настолько сильно оскорбило ее, что она вознамерилась страшно отомстить. Причем немедленно. Пока высоко вздымается в праведном негодовании грудь. Схватила топор (с топором оно всегда на деревне сподручнее), запахнулась в широкий ватник, благо у нее со времен колхозного строя таких пять в сенях вывешено, и решительно вышла на улицу.

Вера Сергеевна со своим мужем проживала на другом краю деревни. Идти предстояло мимо тропинки, ведущей к дому Элеоноры Григорьевны. Пока Тоська шла до поворота она лихорадочно думала, сообщить учительнице страшную новость или не стоит? Вдвоем, безусловно, действовать лучше. Но как объяснить, случившееся? Тем более, что интеллигентка сама может оказаться в числе заговорщиков. Кто знает, куда образованных склонит их просвещенная натура?

«Нет, лучшей одной, так надежнее», – подумала бывшая доярка, и бодро проследовала прямо.